А теперь Горбатый
«Мы зашли в подъезд, и симпатичная, но недалекая женщина внезапно спросила меня, почему я так ненавижу Горбачева. Я посмотрел на пол, увидел валявшиеся там использованные шприцы и ответил: «И за это тоже»». Из личных воспоминаний.
О том, что после смерти Горбачева на его могилу придут плюнуть люди диаметрально противоположных убеждений и дети разных народов, я как-то писал. И не ошибся, а если и ошибся, то самую малость. Число сожалеющих о смерти этого человека весьма невелико, а желающих покойному Царства Небесного или милости Божьей – еще меньше.
Мы как род человеческий, конечно, склонны позлорадствовать, набиты смертными грехами, порой апатичны, хитроваты, иногда двуличны, когда и вороваты, да и пьянства не чураемся. Короче, всякое бывает, так что к лику святых и праведников далеко не всех причислят. Но с Горбачевым совершенно другой случай. Большинство не сочувствует просто потому, что не заслужил он сочувствия. И у всех к этому человечишке упреки. Постарался. Причем разброс вопросов и пожеланий велик: от «жаль, что ты сорок дней назад не помер, а то б я уже сегодня на твоих поминках кутью ел» до «экая досада, что не посидел на дорожку». А уж о том, что многие хотели бы видеть его на виселице, и говорить не стану. И не ошибусь, если скажу, что за право выбить из-под его ног табуретку – была бы драка в очереди. Яростная драка – с вырыванием волос, матом на языках всех народов бывшего СССР, выбитыми зубами и поломанными ребрами. Заслужил потому что.
Был ли покойный человеком нравственным? Вряд ли, да и не мое это дело судить по этому качеству. Он был каким-то библейским антигероем, волей Бога вознесенным на вершину власти, но продавшим всё и вся, запутавшимся и оставшимся в людской памяти как воплощение глупости и предательства с окровавленными по локоть руками. «Жить надо так, чтобы даже после смерти враги боялись твоего памятника», — это не про него. Про него, скорее, – «прожил так, что впору возле могилы караул ставить, чтобы благодарные граждане собак там не выгуливали». С кем сравнивать? С Иудой? Очень может быть. Но я почему-то другого персонажа вспомнил: Крыжнева из «Судьбы человека». Того самого, который в плену, сидя на полу церкви, прямо заявил своему командиру: «Если завтра, перед тем как гнать нас дальше, нас выстроят и будут выкликать комиссаров, коммунистов и евреев, то ты, взводный, не прячься! Из этого дела у тебя ничего не выйдет. Ты думаешь, если гимнастерку снял, так за рядового сойдешь? Не выйдет! Я за тебя отвечать не намерен. Я первый укажу на тебя!». Хорошие люди смогли задушить Крыжнева, но хорошие люди не смогли задушить Горбачева. Этим литература и отличается от жизни.
«Недоимперец, недокоммунист, недодемократ, недолиберал, недонационалист, недоинтернационалист… Везде и во всем «недо». Только предателем он был полным. Законченным. Причем для всех, вне зависимости от убеждений и национальной принадлежности», – эту характеристику, донельзя точную, дал покойному один мой хороший друг. Лучше, по-моему, и не скажешь. На совести Горбачева и развал СССР, и 20 января, и Карабах, и Приднестровье, и Южная Осетия, и Тбилиси, и Литва, и обнищание населения, беспризорщина-безотцовщина девяностых, очереди за хлебом и кровь, кровь, кровь.
Интересно, как именно он умер? Пришел ли в сознание перед кончиной или нет? О чем он думал, чувствуя, что «всё»? Сожалел ли о чем-то упущенном или содеянном? А главное – появились ли в глазах кровавые мальчики из всех бывших советских республик? Мерещился ли ему окровавленный асфальт Алматы, Баку, Вильнюса и Тбилиси? Стояли ли в ушах детский плач и хруст человеческих костей под танковыми гусеницами? Не знаю. Впрочем, и не надеюсь. Стыда у человечка точно не было. У Шварца, кажется, в пьесе «Тень», есть персонаж, который, следуя моде, загорел до черноты. А когда мода на загар прошла – взял да и пересадил на лицо кожу с единственного места, которое, по понятным причинам, осталось незагорелым. После этого он стал ужасающе бесстыден и пощечины отныне называл «шлепками».
Горбачев развалил страну, перебил массу людей, стал причиной большой крови, получил Нобелевскую премию, а потом спокойно рекламировал пиццу и сумки. Умер. Не жалко. И не только мне. Так что никто, за редким исключением, не будет делать попыток пасть на гроб и, заламывая руки, вопить, что «распалась связь времен», «какие люди уходят, вай, таких людей больше не будет», «он хотел как лучше и нес людям свободу». Не надо, не верю. De mortuis aut bene aut nihil, говорите? Ладно, уговорили, нихиль так нихиль. Нихиль, Михаил Сергеевич, нихиль. И передавайте там Иуде наш пламенный привет. Вы с ним встретитесь, если будет на то воля Аллаха.
Caliber.Az